Ветер, туман или снег...
И весна та давно мертва, только песок ее в пальцах - в каждой почке листа лопается, кровоточит новая жизнь, пить, зарываться по уши в людей, раздирать ногтями мокрые от слез жилетки - в плеере Аделаида - и нет не печали не зла, только глухая боль, татарские раскосые, Хан-Батый, мальчик с винтовкой, стрелять по рассвету, лаять на вагоны электричек - жизнь мимо тебя, смерть - мимо меня...
-"Что ты получила от него?" - "Я не знаю" - "Думай." - "Я не знаю" - "Его, ты получила его...."
Знала до конца, до последнего страха, до хрипа, до стона, не бойся стука в окно, это ко мне, это северный ветер, мы у него в ладонях....
А назавтра я буду сидеть в черном пальто, на грязной весенней лавке, смотреть в ночь и пить. Пить. И хвост мой будет собирать глину апреля - мне все равно, вчера ты сказал мне "люблю"
Ни гордости ни обиды, ... на рассвете не будет солнца. Пойдет дождь. Турникеты на Курской. Мне направо, тебе налево, Хан-Батый, Мальчик с винтовкой.
Я думала тебе не по плечам твоя ноша, не по карману - горе.
Мне казалось - нельзя любить двух. Особенно когда одна из этих двух по утрам отражается в зеркале - пустыми глазами, если ночь без тебя.
Я была не права.
Прости.
-"Что ты получила от него?" - "Я не знаю" - "Думай." - "Я не знаю" - "Его, ты получила его...."
Знала до конца, до последнего страха, до хрипа, до стона, не бойся стука в окно, это ко мне, это северный ветер, мы у него в ладонях....
А назавтра я буду сидеть в черном пальто, на грязной весенней лавке, смотреть в ночь и пить. Пить. И хвост мой будет собирать глину апреля - мне все равно, вчера ты сказал мне "люблю"
Ни гордости ни обиды, ... на рассвете не будет солнца. Пойдет дождь. Турникеты на Курской. Мне направо, тебе налево, Хан-Батый, Мальчик с винтовкой.
Я думала тебе не по плечам твоя ноша, не по карману - горе.
Мне казалось - нельзя любить двух. Особенно когда одна из этих двух по утрам отражается в зеркале - пустыми глазами, если ночь без тебя.
Я была не права.
Прости.